О премьере интерактивного спектакля «Драма на шоссэ» Александринского театра.
26 мая 2020 Александринский театр провёл онлайн-премьеру спектакля, а если говорить точнее, интерактивного перформанса «Драма на шоссэ». Вполне понятно, что попытка внедрения в театральную жизнь нового формата обусловлена внешними обстоятельствами, причём Александринка уже не в первый раз за время карантина оказывается среди пионеров внедрения новых технологий в свою работу. В апреле я уже писала про спектакль «Маузер» этого же театра, премьера которого – одна из первых, если не единственная – состоялась в онлайн-режиме при пустом зрительном зале в самом начале введения ограничительных мер. После Александринка активно включилась в поток театрального онлайн-вещания, показав не один десяток записей своих спектаклей через Интернет и спутниковое телевидение. А теперь вот – новый шаг в этом направлении: та же сцена, тот же пустой зал, но зрители в этом зале теперь не предусмотрены изначально. Посмотрев это действо, я задумалась над тем, куда стремление приспособиться к новым реалиям может привести современный театр.
Вначале – несколько слов о самой постановке для тех, кто её не видел, чтобы было понятно, о чём идёт речь. Автором сценария выступил Борис Акунин, поэтому, разумеется, сюжет оказался детективным. Возможно, такой выбор был обусловлен массовостью самого жанра, ведь организаторы премьеры изначально акцентировали «многомилионную аудиторию», которой будет показан спектакль. Однако формат действия, в стремлении к обещанной интерактивности, был избран довольно неприятный в психологическом плане, а именно – судебное заседание. Итак, вводные: наличествует преступление, а именно – автомобильная авария с человеческой жертвой. Актёры театра исполняют роли свидетелей, обвиняемых, судьи, адвоката и всех остальных участников судебного процесса, находясь при этом на сцене театра. Присяжные, в числе которых такие известные персоны, как Татьяна Толстая, Мария Миронова, Николай Сванидзе, Константин Богомолов, участвуют в заседании в формате видеоконференции, в прямом эфире обсуждая предложенное им «дело». А зрители имеют возможность время от времени принимать участие в голосовании – то выбирая старшего присяжного, то сообщая своё мнение по поводу виновности обвиняемого. Полтора часа все играли роли разговорного жанра, а в конце появился, как ни странно (кто б от Акунина такого ожидал, правда?) Эраст Фандорин, за две минуты рассказал, кто виноват, после чего разоблачённый преступник перестрелял всех, кто был в «зале заседания». Как говорил Семён Фарада, правда, по поводу иной истории, в гениальном фильме Марка Захарова: «В общем, все умерли». Причём часть зрителей рисковала погибнуть вместе с актёрами, но только от скуки.
В общем и целом действо произвело на меня то же впечатление, что и постановочные «судебные» телевизионные ток-шоу, которые я, к слову, на дух не переношу. Достаточно простая базовая история с несколькими закавыками (её и не стремились сделать оригинальной и психологичной ибо, как говорится, не в том прикол), которую с серьёзным видом обсуждают взрослые люди в течение полутора часов на глазах у огромной аудитории, - это зрелище далеко не интеллектуальное и, к сожалению, имеющее мало общего с театральным искусством. Так, пустое времяпровождение в условиях ничегонеделания. Возможностей для драматической игры у актёров, по факту, не было, поскольку совершенно не было взаимодействия персонажей. Или это способ обеспечить социальную дистанцию на сцене? Полтора метра между участниками представления точно было! Если театр будет теперь таким – он просто перестанет быть театром…
Попытка внедрить интерактивность в театральное представление всегда выглядит несколько нелепо, даже в обычном, не виртуальном формате. Главная причина этого, как мне кажется, кроется в том, что интерактивность, непосредственное взаимодействие актёров со зрителями глубоко чужды театру как явлению. Да, зритель, несомненно, даёт актёрам и режиссёру обратную связь – в виде эмоциональной реакции, в виде самой энергетики восприятия – приятия или неприятия – истории, которую ему рассказывают, а также способа её подачи. Но эта история, пьеса, инсценировка литературного произведения – и есть канал коммуникации между служителями театра и его поклонниками! Он должен быть чистым, ясным, без помех, иначе, как при помехах в телефонной связи, стороны друг друга не услышат. Внесение так называемой интерактивности в театральную постановку – это не что иное, как создание помех, мешающих зрителю и актёру по-настоящему взаимодействовать.
На самом деле, включить зрителя в действо, происходящее на сцене, можно тремя способами, эти способы одинаковы как для нормального, так и для виртуального спектакля. Первый способ – выпустить его на сцену, дать слово или возможность действовать. Этот способ часто используется клоунами в цирке, Дедом Морозом на детском утреннике или тамадой на свадьбе, в драматическом же театре он не слишком-то уместен, поскольку может исказить пьесу до неузнаваемости да и вообще привести к срыву спектакля. Потеря динамики действия – минимальный вред, который может быть нанесён постановке. При виртуальном показе предоставление слова зрителю – дело технически возможное, но будет ли интересно одним зрителям смотреть на других? И что это даст спектаклю? Второй способ – дать возможность аудитории высказывать своё мнение по поводу происходящего. Банальное голосование в зале или в Интернете – и ты уже являешься участником постановки. Как правило, голосование это ни на что не влияет, но даёт чувство приобщённости к процессу. Это типичный приём для детских спектаклей, когда нужно «встряхнуть» уставших от долгого сидения детей: «Дети, а куда побежала Баба Яга? – Туда-а-а-а!» В постановке Александринки этот способ вовлечения использовался, но смысла в нём особого не было. Третий способ, пожалуй, самый радикальный. Не знаю, применялся ли он где-нибудь в «живых» постановках, но в виртуальном пространстве выглядел бы вполне аутентично. Это удалённое управление зрителями развитием сюжета, действиями персонажей. Путём того же голосования или иным способом зрители могут выбирать, например, вариант развития событий: направо пойдёшь, налево пойдёшь… В этом случае, со стороны актёров требуется недюжинная способность к импровизации, но со стороны зрителей спектакль превращается в компьютерную игру с живыми персонажами (актёрами). Кому-то, конечно, забавным покажется побыть этаким кукловодом, но, опять же, насколько это имеет отношение к театру? Мне кажется, что все иные способы привнести в театральную постановку интерактивность вообще выведут её за пределы той сферы, к которой она относится. Но тогда, если считать увеличение вовлечённости зрителя в постановку новым витком эволюции театра, стремлением к «настоящему театру 2.0», как выразился о «Драме на шоссэ» один из зрителей, то получается, что театр перерождается в компиляцию цирка, детского утренника и компьютерной игры-бродилки?..
Честно скажу, что такой вариант дальнейшего развития театрального искусства мне неприятен и неинтересен, поскольку, хоть я и люблю эксперименты и авангардные постановки, я уверена: главной целью театра должно оставаться развитие своего зрителя, вовлечение его не в голосование за виновность или невиновность персонажа, а в психологическую ситуацию, о которой написал драматург. Театр по сути своей – созерцательный и интеллектуальный вид искусства, попытки выпрыгнуть из штанишек за счёт «оригинальных нововведений», конечно, увеличат охват аудитории (в прямом эфире премьеру Александринки только ВКонтакте посмотрели более 240 тысяч человек, а спустя сутки, на момент написания этой заметки число зрителей превысило 630 тысяч), но какой будет эта аудитория? Сомнительно, что думающей и ищущей пищи для ума и души. Освоение и развитие театром предложенного Александринкой формата оставит в проигрыше и актёров, и зрителей, в результате «театр 2.0» станет театром «2:0», где двое проигравших. Но кто же в выигрыше?..
Зинаида Варлыгина
27 мая 2020