О выставке «Вознесенский. Ещё» в Центре Вознесенского.
Бывают просто поэты. А бывают поэты, для которых поэзия не ограничивается ровным столбиком зарифмованных строчек с чётко выверенным количеством слогов (ай, скукота какая!) Для них, не просто поэтов, поэзия – во всём: в форме, в звуке, в цвете, в ритме, в изгибе строки, в отражении букв. Просто поэтов – и то мало. А не просто поэтов – единицы. И один из таких, уникальных, особенных, неповторимых, – Андрей Вознесенский.
Помните?
Можно и не быть поэтом
Но нельзя терпеть, пойми,
Как кричит полоска света,
Прищемлённая дверьми!
Четыре строчки, написанные более полувека назад – свежи, как только что открывшиеся цветочные бутоны. Они – вне времени. Навсегда. Они гениально отражают мировосприятие поэтической души.
…Накануне 90-летия со дня рождения Андрея Вознесенского в культурном центре его имени, уже пять лет работающем на Большой Ордынке в Москве, открылась выставка «Вознесенский. Ещё». И в ней кричат, шепчут, поют не только полоски света, а – буквы, цилиндры, фрагмент фрамуги Ипатьевского дома, верёвка и шарф, бумага и осы, силуэты и значения слов и цифр – и их инверсии. Потому что это – выставка визуальной поэзии Вознесенского. Жанра, который большинству незнаком – и который неотделим от восприятия как самого Андрея Андреевича, так и шестидесятничества в целом.
Три зала, камерных и чрезвычайно насыщенных образами. Но они не толпятся, не заглушают своим визуальным звучанием друг друга – отдельное спасибо за это создателям выставки! – они создают полифонию. И кажется, что они звучат голосом Вознесенского – и написанными им строками, и какими-то несказанными, но заложенными в визуальных образах. Знаменитые видеомы – метафорические портреты Есенина, Мандельштама, Уайльда, двойной портрет Пастернака и многие другие – они часто публикуются в иллюстративных подборках фрагментарно, не полностью. Да и выглядят они на бумаге совсем не так, как вживую. На самом деле они объёмны и взглядом осязаемы – текстурны, многослойны… вызывают целые сонмы ассоциаций – от звуковых (Осип – осы) до исторических (верёвка Сергея Есенина – шарф Айседоры Дункан). И тут же, рядом – графика «Ностальгии по настоящему», которая и как строчка – уже многослойна, но многими, думаю, до сих пор не осознана до конца, хоть и стала давно хрестоматийной.
Смысловой центр второго зала – инсталляция, суть которой – на маленьком видеоме у самого входа: «90-е – эхо 60-х». Высокая, выше роста человеческого, ширма с большими, насквозь выбитыми цифрами – 60-90. Кода второй половины двадцатого столетия, когда свободное дыхание шестидесятников, ворвавшихся в ещё совсем недавно молчавшую и боявшуюся лишнее слово не то, что сказать, а подумать даже, страну – их свободное дыхание отразилось, как в кривом зеркале, в последнем десятилетии века, когда формальная свобода слова открыла отсутствие настоящего звука у тех, кто за ними, голос подавшими, пришёл. Инверсия потрясающая!
Девочка с персиками превращается в девочку с пирсингом. Зубцы кремлёвской стены – в печально известную аббревиатуру МММ. Шестидесятые – в девяностые. Мне, представителю поколения нулевых, у которого детство на эти самые девяностые пришлось, как раз и досталось эхо шестидесятых. С раннего детства, со звучащих с виниловых пластинок и в Мамином чтении стихов, с поэтических томиков…
Помните?
Прощайте, три тома,
Вы синими родились.
Прощайте, три дома —
Жизнь — Смерть — Высь.
Бог, видно, прошляпил,
на вас ледерин не учёл —
одел вас в оставшийся штапель,
ошибочной сини клочок!
Это из моего детства – синий трёхтомник Вознесенского, зачитанный-перечитанный. И «Дубовый лист виолончельный». И «Взгляд». И другие… Это – эхо 60-х, долетевшее в мои – поздние 80-е и полновесные 90-е. Но это эхо – мощнее звуков, рождённых в моём времени. А значит – оно настоящее, то самое Настоящее, ностальгия по которому – печаль и хворь всех мыслящих во все времена…
А в третьем зале – Вознесенский-архитектор. Нет. АрхиТЕКСТор – так Андрей Андреевич назвал себя сам в год своего семидесятипятилетия:
Есть в новой архитекстуре
Архитекстор и Архитекст.
Я не был только протестом.
Протест мой звучал как тест.
Я был Твоим архитекстором.
Пора возвращаться в текст.
Архитекст – больше, чем гипертекст, ставший лексической структурой нашей веб-эпохи. Ведь «гипер» – это всего лишь обозначение превышения нормы. А «архи» – высшая степень такого превышения. Архитекстура поэтической материи Андрея Вознесенского – это то, с чем взаимодействовать большинству – сложно. А потому – раздражает, как всё, не укладывающееся в прокрустово ложе силлаботоники и классицизма.
Упростить Вознесенского – не получится, до него надо расти, учась включать не только рациональное и эмоциональное мышление, но и способность слышать цвет, видеть звук и понимать то, что на доли секунды, как электровспышка, появляется между слов, между строк, между символов, создающих триаду ТЕКСТ – ГИПЕРТЕКСТ – АРХИТЕКСТ.
…Я давно осознала, что настоящему поэту (в широком, мировоззренческом смысле – поэтом можно назвать и художника, и прозаика, и режиссёра) не нужно – внутренне не требуется – кому-то вовне что-то доказывать. Только если – себе самому: могу, мол, задуманное, увиденное, услышанное – воплотить. Сам его текст (тоже в широком смысле, не в символьно-буквенном) – уже доказательство этой аксиомы.
Но при этом – вот парадокс! – творчество, да и вся жизнь поэта, того самого, который не просто поэт, – Вселенское доказательство не аксиомы уже, а теоремы – о человеческом таланте в условиях дисгармоничного мира. Андрей Вознесенский – одно из решений этой теоремы. А выставка, о которой идёт речь – возможность увидеть, услышать, кожей почувствовать фрагмент этого решения. Которое – не в том, что Вознесенский – ЕЩЁ и архитектор, художник, график, перформансист и т.д., а в том, что если в нашем мире возможен Вознесенский – нам есть ЕЩЁ, на что надеяться.
Зинаида Варлыгина
23, 29 мая 2023